Метод дыхания. Страница 2

В тот вечер Эллен восприняла эту новость с любопытством, переходящим в раздражение. Я работал с Уотерхаузом, Карденом, Лаутоном, Фрейзером и Эффингемом уже около пятнадцати лет, и было понятно, что я уже не мог надеяться занять более высокое положение в фирме. Эллен же сочла, что таким образом фирма нашла более дешевый способ моего вознаграждения за службу.

«Старики, собирающиеся, чтобы рассказать истории о войне или поиграть в покер, — сказала она. — Предполагается, что ты будешь проводить счастливые вечера в библиотеке, пока они не отправят тебя на пенсию… Да, я приготовлю тебе виски со льдом». Она нежно меня поцеловала. Бог знает, что Эллен прочитала на моем лице, но она преуспела в этом за все те годы, что мы прожили вместе.

Ничего не произошло в последующие недели. Когда я мысленно возвращался к необычному предложению Уотерхауза — воистину необычное, ибо оно исходило от человека, с которым я встречался не чаще двенадцати раз в году и которого я видел в обществе от силы на трех приемах или вечеринках, включая банкет фирмы в октябре, — мне начинало казаться, что я неправильно истолковал выражение его глаз, и что он действительно пригласил меня случайно и забыл об этом. Или даже сожалел, что так поступил. Но вскоре он зашел ко мне как-то уже под вечер. Хотя ему было уже за семьдесят, он все еще выглядел атлетически. Он спросил: «Если вы по-прежнему не прочь выпить что-нибудь в клубе, не хотите ли прийти сегодня?»

«Хорошо… Я…»

«Прекрасно. — Он вложил мне в руку листок бумаги. — Здесь адрес».

Он ждал меня у входа в клуб в тот вечер, и Стивенс открыл нам дверь. Вино было превосходно, как и обещал Уотерхауз. Он не сделал ни малейшей попытки представить меня присутствующим — сначала я счел это проявлением снобизма, но потом отбросил эту мысль. Но двое или трое сами представились мне. Одним из них оказался Эмлин Маккэррон, тогда ему было под семьдесят. Он протянул руку, и мы обменялись коротким рукопожатием. Его кожа была сухой и жесткой, почти как у черепахи. Он спросил меня, играю ли я в бридж. Я ответил, что не играю. «Дьявольски хорошая штука, — сказал он. -Эта проклятая игра сделала больше, чтобы убить интеллектуальную беседу после ужина, чем что-либо другое в этом веке». С этими словами он удалился в полумрак библиотеки, где полки с книгами, казалось, уходили в бесконечность.

Я поискал глазами Уотерхауза, но он исчез. Чувствуя себя немного не в своей тарелке, я подошел к камину. Как я, по-моему, уже упоминал, он был огромных размеров, особенно для Нью-Йорка, где квартиросъемщики вроде меня с трудом могли себе представить подобную роскошь, служащую для чего-то большего, чем приготовление воздушной кукурузы и поджаривание хлеба. Камин в 249Б на 35 Ист-Стрит был достаточно большим, чтобы зажарить в нем быка. Вместо каминной доски его обрамляла каменная арка. Ее центральный камень немного выступал, он находился как раз на уровне моих глаз, и даже при таком слабом свете я без труда смог прочитать вырезанную на нем надпись: ЭТО САМ РАССКАЗ, А НЕ ТОТ, КТО ЕГО РАССКАЗЫВАЕТ.

«Вот вы где, Дэвид, — сказал Уотерхауз за моим плечом, и я вздрогнул. Он вовсе не бросил меня, а только отлучится ненадолго куда-то, чтобы принести напитки. — Вы предпочитаете скотч с содовой, не так ли?»

«Да. Спасибо, мистер Уотерхауз».

«Джордж, — сказал он. — Здесь просто Джордж».

«Хорошо, Джордж, — произнес я, хотя мне показалось немного безумным называть его по имени. — Откуда все…»

«На здоровье», — сказал он.

Мы выпили.

«Стивенс держит бар. Он делает превосходные напитки. Он любит говорить, что это не бог весть какое, но очень полезное умение».

Виски притупило мое чувство растерянности и неловкости (но только притупило, а не развеяло полностью — я провел полчаса, рассматривая мой гардероб и раздумывая, что же надеть. В итоге я выбрал темно-коричневые широкие брюки и грубый твидовый пиджак, надеясь, что мне не придется быть в окружении людей в смокингах или в джинсах и спортивных рубашках. И, похоже, я не очень-то ошибся в выборе). В новой обстановке всегда очень остро ощущаешь все, что происходит вокруг, пусть даже самые незначительные события. И в тот момент, держа виски и сэндвич в руках, я очень хотел быть уверенным, что ничего не ускользнуло от моего внимания.

«Здесь имеется книга для гостей, где я должен расписаться? — спросил я. — Что-то вроде этого?»

Он выглядел удивленным. «У нас нет ничего подобного, — сказал он. -По крайней мере, я так полагаю». Он обвел взглядом затемненную тихую комнату. Иохансен зашуршал своим Уол Стрит Джорнал. Я увидел как Стивенс проскользнул в дверь на другом конце комнаты, словно привидение в своем белом пиджаке. Джордж поставил свой виски на край стола и подбросил полено в огонь. Искры взвились вверх по черной каминной трубе.

«Что это означает? — спросил я, указывая на надпись на камине. — У вас есть какие-нибудь соображения?» Уотерхауз внимательно прочел ее, будто видел впервые. СЕКРЕТ В РАССКАЗЕ, А НЕ В РАССКАЗЧИКЕ.

«Думаю, у меня есть одна идея, — сказал он. — У вас тоже может быть появится, если вы приедете снова. Да, я бы сказал, что у вас может появится идея или две. В свое время. Желаю приятно провести время, Дэвид». Он удалился. Хотя это может показаться странным, но, предоставленный самому себе в совершенно незнакомой обстановке, я действительно приятно проводил время. Для начала, я всегда любил книги, а здесь было много интересных книг. Я медленно проходил вдоль полок, рассматривая корешки книг, насколько это было возможно при таком слабом освещении, вытаскивал то одну, то другую, а потом остановился у узкого окна, над перекрестком на Второй Авеню. Я стоял и смотрел через покрытое инеем стекло на огни светофора у перекрестка, переливающиеся от красного к зеленому, янтарному и снова к красному, и постепенно почувствовал, как необычное чувство покоя постепенно наполняет меня. О, да, я знаю, что вы скажете: какой глубокий смысл — глазеть на огни светофора и ощущать чувство покоя.

Вы правы, в этом нет никакого смысла. Но это чувство действительно было. Оно заставило меня подумать впервые за многие годы о зимних вечерах в Висконсине, на ферме, где я вырос. Я вспомнил, как я лежал наверху, в недостроенной комнате, дивясь контрасту между свистящим январским ветром снаружи, гнавшим сухой, как песок, снег вдоль ограды, и теплотой моего тела, укрытого двумя стеганными одеялами.

На полках стояли книги по юридическому праву с довольно странными названиями. Я запомнил одно из них: «Двадцать случаев расчленения и их последствия в свете английского закона». Другой книгой, привлекшей мое внимание, была «Случаи с домашними животными». Я открыл ее — это было учебное пособие по юридической практике (на этот раз речь шла об американском законе) в отношении специфических случаев с животными — от кошек, унаследовавших большую сумму денег, до оцелота, который порвал цепь и сильно ранил почтальона.

Я увидел также собрания Диккенса, Дефо и Троллопа и одиннадцать романов автора по имени Эдвард Грей Севиль. Их обложка была обтянута красивой зеленой кожей, а издательская фирма называлась «Стэдхем и Сын» -надпись была вытеснена золотыми буквами. Я никогда не слышал о Севиле и его издателях. Первый роман «Это были наши братья» был издан в 1911 году. Последний, «Нарушитель», в 1935.

Двумя полками ниже находился большой фолиант с инструкциями для любителей всякого рода конструкторов. Рядом стояла не меньших размеров книга со сценами из знаменитых фильмов. Каждая картинка занимала целую страницу, на противоположной стороне которой можно было прочитать написанное белым стихом стихотворения, посвященные этим сценам. Не очень-то удачная идея, но авторы этих стихов были неординарны: Роберт Фрост, Мариан Мур, Уильям Карлос Уильямс, Уоллас Стивенс, Луис Зуковски, Эрика Йонг. В середине книги я нашел стихотворение Алджернона Уильямса рядом со знаменитой фотографией Мерилин Монро, где она стоит на решетке метрополитена, стараясь опустить вздувшуюся вверх юбку. Стихотворение называлось «Колокольный звон» и начиналось так: форма ее юбки, как мы сказали, напоминает колокол. ее же ноги — его язык…